Эшелоны неустанно спешили на Запад. Позади — Иркутск, Красноярск. Поезд прогромыхал по стальным пролетам моста Оби. Вот и Омск, наконец.

— Всем оставаться на местах? Командир 58-и к начдиву! — пронеслось от теплушки к теплушке.

Из предпоследнего вагона сошел командир. Молодой, статный. Застегнул крючки на воротнике, коротким движением больших пальцев расправил складки на гимнастерке, лихо заломил папаху и заспешил в голову эшелона.

— Товарищ начдив, командир 88-й Краноуфимской бригады по вашему вызову явился.

Как настроение, Илья Корнилович? — протягивая руку, спросил начдив.

— У меня? Как всегда, а вот у бойцов.» Ты же знаешь, Иван Кенсоринович, большинство уральцев у меня в бригаде. Вот и взволновались: куда после Омска повернет путь - на Казань или на Куигур? Не чают ребята на родные места хоть одним глазом глянуть.

— На обрадую я твоих уральцев, — понимающе улыбнулся начдив. — Казанская ветка перегружена. Эшелоны пойдут через Кунгур. А вызвал я тебя вот по какому делу, принимай-ка головные эшелоны и полномочия начальника 30-й Иркутской.

—   А вы, товарищ начдив?

—  А я подожду здесь всех остальных. Уеду с последним. Может статься, в Москве вызовет Главкомверх, скажи, что Иркутская не посрамит своих революционных знамен. Пусть передаст это Ленину

Эшелоны тронулись на Запад. В Москве Смирнова встретил командир. Он вынул из обшпага кавалерийской шинели «предписание, подал его заместителю начдива и добавил:

— Автомобиль у вокзала.

В Кремле Смирнова принял Главнокомандующий Вооруженными Силами РСФСР. Выслушав скупой доклад и уточит отдельные детали, он сказал:

— Ну, а теперь, товарищ Смирнов, пойдемте со мной. Я вас проведу к Владимиру Ильичу. Он очень интересовался Иркутской дивизией.

Позже в своих воспоминаниях Илья Корнилович напишет такие строки:

«Выйдя от товарища Ленина, я почувствовал себя как бы окрыленным. Я весь был сосредоточен: скорей, скорей добраться до врангелевских головорезов и уничтожить их». 23 сентября 1920 года эшелоны бригады проследовали через Москву. А 26 октября комбриг 88-й перед строем прочитал боевой приказ Фрунзе.

«... Решительным наступлением не дать врангелевцам выйти из под смертельных ударов наших частей, на плечах противника занять его укрепления в районах Сальково, Джимбулук, Чонгар и ворваться в Крым на Тюп-Джанкойский полуостров».

Кругом пустынно, безлюдно. Поле ровное, как стол, усеянное чахлыми седыми клочками полыни. Станция Сальково стоит в самом начале перешейка, а здесь проходила первая линия укрепления врага. Когда стемнело, к ним скрытно устремились штурмовики и разведчики 262 Красноуфимского полка. На фойе остывающего заката четко обозначились линии проволочных заграждений. Ножниц не было: инженерный батальон дивизии все еще находился в пути. В дело пошли топоры, лопаты, пилы. Над головами взвилась красная ракета — сигнал к общей атаке. Красноармейцы, раскидав подпиленные колья, ринулись в проход. В полночь на взмыленном коне в штаб дивизии прискакал ординарец комбрига:

Сальково наше, товарищ начдив!

— Ну, как говорят, лиха беда начало! Ну-ка, посвети мне, —« желтое пятно карманного фонаря поползло па строкам донесения:

«Прорвавшись через проволочное заграждение после штыковой атаки, неся большие потери от пулеметного огня», бригада в двадцать два часа овладела позициями, захватила четыреста пленных третьей Донской дивизии, одиннадцать пулеметов и одно легкое орудие».

Джамбулукские укрепления оказались орешком крепче сальковского. И здесь, как и на Турецком валу, французские инженеры нашпиговали позиции убежищами с многонакатными перекрытиями, бетонированными блиндажами. Перед окопами шестью колючими волнами вздымались линии проволочных заграждений. В окопах засели отборные части марковской пехотной дивизии. На внезапность атаки комбригу нельзя было рассчитывать:  в небе беспрерывно висели ракеты, освещая малейшую неровность,

Командир 88-й бригады приказал подтянуть артиллерию Полчаса гремели орудия красных. Снаряды пробили коридоры в железной чащобе и загнали марковцев под бетонные колпаки. Едва лишь умолк гул канонады, над залегшей цепью поднялся с винтовкой наперевес боец Саламатин:

— Вперед, уральцы. Третьего ноября 1920 года части 30-й Иркутской дивизии и Первой Конной армии с боем овладели станцией Сиваш.

...Пустынными казались Чонгарские позиции. Лишь несколько полуразрушенных избушек, три небольших хутора из глинобитных хаток да приземистое здание станции Сиваш несколько скрашивали серый однообразный ландшафт, Днем здесь жизнь замирала. Дальнобойные пушки врангелевцев держали красные войска под непрестанным огнем. И не верилось, что где-то рядом Крым, где-то невдалеке теплое Черное море.

Холодный ветер гулял в полуразрушенной хатенке. Бойцы, тесно прижавшись друг к другу, сидели вокруг костра, вели неторопливую беседу.

Принимайте на огонек, земляки!

Бойцы оглянулись. Узнав комбрига, повскакали с мест.

— Сидите, сидите! - остановил он их. — Я вот тоже, с вашего позволения, у огня посижу.

Подоспела похлебка. Вынув из голенища ложку, комбриг вместе с бойцами примялся за нехитрый ужин. Когда ложки загремели по дну казана, Смирнов встал, поблагодарил за хлеб-соль и торжественно сказал:

— Товарищи, я зачитаю вам приказ начальника нашей дивизии в честь третьей годовщины Великого Октября - Ведь сегодня праздник. «В беспредельно далекой Сибири мы разбили колчаковскую армию. Прибыв на Южный фронт, мы рядом славных боев нанесли вражеским войскам глубокие раны. Но истекающий кровью враг, успел уйти из-под дальнейших наших ударов. Наша задача — добить Врангеля, и после этого недалек тот час, когда мы в мирном труде на строительстве новой жизни используем завоевания Октябрьской революции!»

Дружным «ура!» ответили красноармейцы на приказ начдива. В ночь с девятого на десятое ноября Фрунзе вызвал в штаб 4-й армии начдива 30-й Ивана Грязнова. Уточнив все вопросы, Михаил Васильевич, как-то невзначай, обронил:

— А ведь 51-я дивизия взяла, Перекоп! Я знаю, что 30 и 51 были соратницами на Восточном фронте. Смотрите, как бы пятьдесят первая не опередила вас.

Ночь выдалась на редкость морозной. Море парило. Берега утонули в сплошном свинцовом тумане. Под его покровом полки 30-й одновременно начали переправу через Сивашский железнодорожный и Чонгарский пешеходный мосты. К утру туман стал еще гуще. Щупальцы прожекторов не доставали до пролива, не высвечивали смельчаков. Первые батальоны были уже на крымской земле, на Тюп-Джаикойском полуострове. И тут содрогнулась земля. Огненный смерч ударил по наступавшим. Бойцы притаились у дамбы. Дальше идти было опасно. По железнодорожному мосту надвигался бронепоезд. В бой вступила наша артиллерия.

Бронепоезд медленно попятился назад. Воспользовавшись этим, красноармейцы двинулись вдоль дамбы. Смолк огонь батарей. Почуяв безнаказанность, бронированный поезд снова двинулся к мосту мимо затаившихся бойцов. Красноармеец Федор Кузьмин первым смекнул, что надо делать.

— Ребята, — крикнул он, — выворачивай камни! Заваливай путь беляку.

Не найдя подходящей цели, бронепоезд снова попятился назад. Возле завала остановился. Первых солдат, вышедших на разведку, не тронули. И когда высыпала вся команда — заговорили пулеметы, в открытые двери, в амбразуры посыпались гранаты. Поднявшиеся батальоны с ходу ворвались на станцию. Это было в три часа ночи 12 ноября. Утром части 30-й Иркутской дивизии вступили в Джанкой. Через несколько дней командующий Южным фронтом собственноручно прикрепил 23-летнему комбригу Илье Корниловичу Смирнову орден Боевого Красного Знамени. Так закончил гражданскую комбриг Смирнов. Все последующие годы этот замечательный человек отдал Советской Армии.

А когда отгремели залпы великой Отечественной, генерал-лейтенант Смирнов был заместителем командующего фронтом. Ильи Корниловича сегодня нет среди нас Он умер 26 июня 1964 года. Похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. В некрологе, подписанном Малиновским, Гречко, Епишевым, Захаровым, сказано:

«Илья Корнилович Смирнов отличался скромностью и чуткостью к товарищам, чем снискал уважение со стороны тех, кому довелось работать с ним. Светлая память об Илье Корниловиче, пламенном патриоте нашей Родины, верном сыне Коммунистической партии и советского порода, навсегда сохранится наших сердцах».

Е. Турышева, старший научный сотрудник краеведческого музее

//Вперед. - 1971. - 13 янв. - С. 2

• Назад