Дорогами истории
Серые холодные облака, торопясь и меняя очертания, плыли-бежали на юг. Их подхлестывал сильный ветер, стремительно срывавшийся с угрюмого Полюда, в ясную погоду легко различимого в волнообразной горной гряде. Вслед за облаками сиротливо тянулись косяки журавлей. Журавли жалобно курлыкали, будто жалуясь, что обгоняет их ветер.
Маленький мальчик, зябко поеживаясь, стоял на улице большого северного села Вильгорт, глядел на небо, на журавлей, на серые, как облака, деревянные дома, что вытянулись длинной улицей, упиравшейся в лес. Может, именно в то осеннее утро незаметно вошло в него желание понять движение: согласить кондовую неподвижность домов, казалось, с самой землей появившихся на свет божий,— с озабоченным и неуемным бегом облаков, со стаями птиц, улетающих вдаль.
Шел первый год нового столетия. Сын местного священника, четырехлетний Костя Боголюбов, недавно приехал на север. Все было ново, все влекло к себе, вызывало настойчивый интерес.
Места, где прошли его школьные годы, были полны стародавней старины. Здесь еще сохранилась степенная северная речь с горластым новгородским «о», принесенная ушкуйниками, которые «бегали» когда-то от стен кремля на Волхове до Камня, как именовали тогда Урал. Жили здесь легенды, предания, свадебные песни, сохранившие печать давно ушедшего времени, но за душу хватавшие и сейчас, полные неизъяснимой красоты. В пословицах цвела накопленная народом вековая мудрость. Здесь не бросались словами на ветер, ценя их внутреннее содержание.
В народной памяти хранились рассказы о набегах ногайцев, вогульского князя Асыка, тюменского Кулук-Салтана, чье «злохитрое коварство» приносило много бед «голутвенным людишкам», бежавшим на Урал от смут, бед и разорений Московского государства. Жили предания о том, как был сослан Борисом Годуновым в Ныроб Михаил Романов, попавший в опалу, а в церкви хранились кандалы, которыми был он «отягчен» в «узилище».
О Руси, уходящей в историю, говорили потемневшие от времени деревянные церкви в округе, величественные, узорочьем изукрашенные храмы Чердыни. Врастали в. землю дома, построенные еще при московских воеводах. Кичливо возвышались городские каменные палаты, а в окрестных селах стояли столь же древние, сложенные изтолстых и прямых, как струна, лиственниц, крепкие избы с высокими коньками, причудливой резьбой.
По-старому, ушкуйному, грабили север чердынские купцы, и были они сами словно частью старинной истории.
Историей был пропитан воздух чердынского края, ставшего настоящей родиной Константина Васильевича Боголюбова, хотя и родился он в селе Александровском возле Красноуфимска. Это было 23 августа 1897 года.
Три четверти столетия — это уже целая история. Жизнь же К. В. Боголюбова пролегла в годах, полных событий громадного исторического смысла.
Вскоре после революции 1905 года состоялись первые встречи его с людьми «неблагонадежными», сосланными на Север. Хотя смысл их деятельности был мальчугану неясен, но самая таинственность, с которой говорилось о них, участливое, но с оглядкой, отношение к ним близких заставляли задуматься над тем, что же это за люди — «политики»? Старая чердынская купеческая Россия не признавала движения. Жила она ощущением неизменности и прочности из старины идущего довольства и власти. Но рядом появлялись, как отголоски тревожных событий, происходивших в Петербурге, Москве, Мотовилихе,— эти странные люди, «смутьяны», поднявшие руку на саму историю с ее устоями вековечными.
В то время Боголюбов стал уже гимназистом в губернском городе Перми. В гимназии учили историю по Платонову. История здесь была рассказом о сменах царей, рассыпающих благодеяния подданным, да о воинских успехах полководцев, осыпанных милостями самодержцев. Народа же, ложившегося костьми на полях брани, строившего красивые церкви, сложившего и сохранившего в памяти напевные песни, щемящие сердце, не было в писанной истории. И это так противоречило исторической памяти самого народа, так противоречило вскипавшим вокруг событиям, свидетельствовавшим о нарастающей силе политических действий масс, что юноше трудно было согласиться с учебником в бордовом коленкоровом переплете. На гимназической скамье начал К. В. Боголюбов спор с таким пониманием истории. Упрямо складывалось свое представление о прошлом. Хотелось понять все, и казалось, что путь к пониманию лежит через академическую науку. Он стал студентом историко-филологического факультета только что открытого в Перми университета.
Поучиться пришлось недолго. Вместе с другими такими же студентами в 1917 году он был призван в армию, чтобы воевать «до победного конца». Предстояло творить историю самому.
В запасном полку, куда попал солдат Боголюбов, кипели страсти. Надо было делать выбор: мир раскалывался, и рядом с войной против «тевтонов», как высокопарно называли газеты немцев, стремительно надвигалась война народа против гнилой монархии, против помещиков, против спекулянтов-грабителей, наживающих барыши на бедах, муках, истреблении людей.
Из армии, растекавшейся по домам, вернулся Боголюбов в Пермскую губернию и здесь, в одном из сел Закамья, стал красногвардейцем. Казалось, что он вместе со всем народом ломает отжившее, утверждает свободу, хотя формы революционного пролетарского строительства пока ему не были понятны. Но когда потерпели поражение под Пермью измотанные в длительных боях красные войска и колчаковцы ворвались в село, не успевшего эвакуироваться бывшего студента насильственно мобилизовали в белую армию. Нет, он еще не мог делать историю...
С колчаковскими войсками разделил будущий автор исторических повестей путь бесславного отступления, отмеченного жестокостью карателей, среди все нарастающей ненависти народа. Вот когда пришло время решить сознательно, с полной ответственностью, с кем, в каком стане сражаться. Боголюбов понял, что наследуют многовековую историю страны революционные силы народа. Понял, что те, кто упрямо старался сохранить прошлое, прикрываясь лозунгами «истинной национальности», «славных традиций», на самом деле питались не любовью к родине, а ненавистью к народу, сбросившему паразитирующие классы. И молодой солдат сделал выбор: при первой же представившейся возможности перешел на сторону красных.
Пять долгих лет был он красноармейцем. Участвовал, в боях, стоял на часах у одиноких складов в зимние стужи, ремонтировал разрушенные здания, обучал грамоте тех, кто по праву стал хозяином жизни.
Только в 1924 году кончилась для К. В. Боголюбова, его армейская эпопея, вооружившая его самым главным: верным, выстраданным, усвоенным с помощью коммунистов воззрением на то, как движется история. Дошедший с Красной Армией до края России, он из Владивостока возвратился в Пермь, чтобы учительствовать и учиться. Осмотрелся, вздохнул, приладился. Но вынес из военной службы бывший красноармеец еще одно: находясь в армии, начал он писать, печатали его в армейских и губернских газетах, а рассказ «В бурю» получил премию на конкурсе Урало-Сибирского военного округа. Вот и в Перми потянуло к газете, к творчеству. А тут встретился Боголюбов с Иваном Пановым, который станет впоследствии известным писателем, автором романа «Урман». Панов посоветовал переехать в Свердловск, где уже складывались литературные силы, которые через год положат начало Уральской ассоциации пролетарских писателей.
В Свердловске Боголюбов стал преподавателем Комвуза, потом Коммунистического института журналистики. Он вошел в писательскую жизнь города, был одним из создателей литературной группы «На смену», участвовал в редактировании журнала «Штурм». Несколько десятилетий занимался Боголюбов незаметным, кропотливым делом литературной критики. Его взыскательность и постоянная мягкая доброжелательность помогли многим литераторам встать на ноги, точнее определить место в жизни, понять направление и меру своего дарования. Многие годы связывала Константина Васильевича творческая дружба с П. П. Бажовым, А. П. Бондиным, Н. А. Поповой. Общение с этими писателями, остро чувствовавшими необходимость отражения в литературе предыстории рабочего класса, развития его сознания, роста творческих сил, несомненно повлияло на направленность литературных интересов Боголюбова.
Внимание его все больше привлекают проблемы истории народного сознания, истории литературы. К этому вело писателя ощущение тесной связи вчера и сегодня, стремление понять прошлое как преддверие настоящего.
Первыми книжечками, которые выпустил К. Боголюбов вместе с М. Кашеваровым, были два сборника: «Песни борьбы» (1934) и «Песни уральского революционного подполья» (1935). Первый сборник включал красноармейские песни и стихи, созданные во время гражданской войны. В них горело пламя тех дней, дышала воля к победе, до-зверие к новому, презрение к отжившему, отметаемому прочь. Даже в самой невыработанности поэтической формы пробивалось то, что было главным: народ получил возможность творчества; он изливает свою душу, пусть пока неумело, но свежо, радостно, ясно, жизнеутверждающе.
Второй сборник уводил дальше в историю, раскрывал высокий и чистый духовный мир пролетарских революционеров, мир их поэтических мыслей и эмоций. Боголюбов верно начинал путь ко все более глубокому пониманию истории, отправляясь от осмысления революционного опыта партии и пролетариата.
Несколько лет жизни были отданы К. В. Боголюбовым собиранию и изучению творчества ряда писателей-уральцев, таких, как поэт-правдист П. И. Заякин-Уральский, тонкий бытописатель И. Ф. Колотовкин и др. Но больше всего уделил он внимания жизни и творчеству крупного писателя-демократа Д. Н. Мамина-Сибиряка. Деятельную любовь к его творчеству Боголюбов пронес сквозь всю жизнь. Глубокий историзм Мамина-Сибиряка, понимание им движения жизни, ощущение связи времен, столь близкие духу самого Боголюбова, вызывали чувство какого-то сродства. Вместе с А. С. Ладейщиковым он возглавлял работу по изданию первого послереволюционного собрания сочинений Мамина-Сибиряка в пяти томах. Тогда же начато им исследование творческой истории романа «Три конца», опубликованное уже после войны.
Но историк литературы всегда соседствовал в Боголюбове с писателем. Ему хотелось, чтобы читатели не просто узнали, как складывался писательский талант, писательская личность Мамина, но как бы своеглазно увидели его жизнь в картинах, воспроизводящих события, встречи, окружение писателя. Так появилась первая беллетризованная биография Мамина-Сибиряка, носившая название «Певец Урала». Автор пытался понять место этого человека в истории, отражение в его творчестве исторического прошлого Урала, осознание писателем закономерностей развития народной жизни. В ходе этой работы перед Боголюбовым еще шире открылась бойкая и разноликая, полная трагических разломов жизнь самобытного края. Понимание путей истории, помноженное на собственный жизненный опыт, подводило писателя к широкому раскрытию исторической темы, темы жизни, борьбы, страданий, силы и слабости, радостей и печалей рабочего люда Урала.
Великая Отечественная война, почти трехлетняя служба в рядах Советской Армии еще определеннее заставила писателя почувствовать силу народного движения, исторически величественный итог объединения народных сил под руководством партии.
После войны Боголюбов, не оставляя занятий литературной критикой, приступает к работе над произведениями о прошлом Урала, о жизни рабочих и крестьян в пору крепостничества. Так появляются повести «Связанные крылья» (1952), «Зарницы» (1954), «Атаман Золотой» (1955), «Грозный год» (1958), составляющие в целом панораму жизни Урала конца XVIII— первой половины XIXвеков.
Повесть «Связанные крылья» построена на материалах архивного дела, обнаруженного писателем. Отправляясь от скупых донесений и одностороннего освещения событий теми, в чьих руках находились бесправные крепостные, К. В. Боголюбов попытался восстановить правду в ее исторической полноте, раскрыть то, о чем умолчали полные гнева на крепостного документы. Они, эти документы, начисто умолчали о трагических переживаниях талантливого и умного мастерового Евдокима Бобылева, действительно жившего в Верх-Нейвинском заводе в начале XIXвека.
Рабочий, находящийся в полной зависимости от управителей, приказчиков, нарядчиков, он и в глазах владельца, получившего немалые выгоды от изобретений Евдокима, был только крепостным и никем больше. Бобылев не может примириться с тем, что с его талантом не считаются. Он чувствует себя личностью, отстаивает свое право на творчество. Но крепостническая система не признает за ним никаких прав. Над всем тяготеет один неписаный закон — закон презрения к черни, «равенства» всех бесправных в работе на господина, закон подавления мастеровых «сильной рукой», страхом, унижением, дабы не мнили о себе и о свободе не помышляли.
Управители не прочь получить выгоды от изобретенного Бобылевым способа проката длинномерных кровельных листов, но и они уверены, что изобретение крепостного — естественная собственность владельца, поскольку изобретатель раб. Господин владелец Яковлев, не моргнув глазом, получает медаль за открытия крепостного, но даже эта неожиданная «монаршая милость» не заставляет хозяина изменить отношение к мастеровому. Наивная иллюзия Бобылева, думавшего, что только нерадивые и недальновидные приказчики на местах не заботятся о пользе государства, что «в верхах» все совсем иначе,— разбивается вдребезги, когда он и в столице встречает глухую стену равнодушия везде, вплоть до царского дворца. Поиски правды и справедливости оказываются бесплодными. Неравная тяжба ума и таланта с системой, не признающей крепостного за человека, оканчивается трагической гибелью мастерового под господскими плетьми.
В «Связанных крыльях» есть и другие линии, свидетельствующие о «неумирающем духе протеста и взрывах дикой воли» в крепостническом мире горнозаводского хозяйства. Рядом с тщательно прослеженной судьбой Евдокима Бобылева, его жены Настеньки, его отца Пимена и брата Прокопия, отслужившего «верой и правдой» царю 25 солдатских лет, в повести развертывается драматичная жизненная история мастерового Нестора Пузанова. Этот человек идет на верную гибель. Среди бела дня он убивает приказчика-зверя, мстя не за себя, а за других. Рабочий Александр Котугин становится разбойником Негорюем, скитается в лесах, мстя крепостникам. Но писатель показывает, как призрачна эта разбойничья свобода, достигнутая ценой утраты общественных связей.
В этой повести уже достаточно полно обозначились особенности Боголюбова как писателя, работающего в историческом жанре. Он стремится показать характер основного процесса исторической эпохи, как в мозаике, составляя из многих, внешне слабо связанных друг с другом дробных кусочков, картину всех сторон жизни уральских мастеровых. Обилие знаний о деталях истории захлестывает писателя. Он хочет показать не только конкретную судьбу мастерового, но и обобщенную картину совокупных судеб уральских рабочих. Для этого ему приходится вводить все новые персонажи, в жизни которых проявилась та или иная из закономерностей исторического процесса. С одной стороны, картина выигрывает в полноте, стремление к которой понятно у литературоведа. Но зато она проигрывает в возможностях детализации и углубления: мы не успеваем не только по-настоящему узнать, но даже запомнить всех героев...
Вторая повесть «Зарницы» еще более многопланова. Писатель в ней сопоставляет, переплетает, пересекает два пути движения в поисках свободы. Напряженные размышления Андрея Лоцманова, крепостного интеллигента, о противоестественности рабства, о необходимости объединения для борьбы за свободу, его одиночество и глухая гибель в немых крепостных стенах — главная линия, повести. А рядом, ширясь, включаются в повествование картины волнений посессионных крестьян в 1812 году и знаменитой в летописях рабочего движения борьбы кыштымских рабочих, приведшей к временному управлению ими заводом. И еще одна линия — солдата Дениса Олонцева — позволяет показать осознание угнетенной личностью ее человеческих прав. Здесь обозначившаяся в первой повести мозаичность, фрагментарность еще более усиливаются. Повесть состоит из ряда самостоятельных эпизодов, связанных друг с другом общей мыслью о формах борьбы за свободу и в некоторых случаях общностью второстепенных действующих лиц.
Писателю удалось показать силу и слабость пробуждающегося рабочего движения, не выходившего еще из рамок стремления к «законности». Протест одиночки Лоцманова, хотя и верно видевшего цели борьбы, бессилен что-либо изменить. Но и движение мастеровых на этом этапе страдает от отсутствия единой верной цели и столь же верного определения путей к ней.
Повесть «Атаман Золотой» построена по мотивам многочисленных преданий о реально существовавшем «разбойнике» Рыжанко, или атамане Золотом. Народная память сохранила восхищение трудового люда его расправой с жестокосердным владельцем Васильево-Шайтанского завода (теперь город Первоуральск). Но историческая повесть претендует на большее, чем лаконичные легенды о Рыжанко. Детальное повествование о всех приключениях Андрея Плотникова, ставшего атаманом Золотым, вело к невольному любованию разбойничеством, к его романтизации, к отождествлению очень разных по своей природе явлений: коллективных выступлений мастеровых и индивидуального протеста, перераставшего в анархическое своеволие. Повесть эта, более концентрированная композиционно, рисующая незаурядную личность крепостного мстителя, вызвала справедливые нарекания из-за недостаточно верных в историческом плане акцентов и идеализации разбойничества, которое ничего общего с движением рабочих не имеет.
После всего К. В. Боголюбов подошел к крестьянской войне под руководством Пугачева в повести «Грозный год». Было естественно понять движение рабочих в XIXвеке в связи с теми традициями, которые были заложены мощным и широким движением крестьян и уральских рабочих в 1772—1774 годах.
Главным героем повести является один из ближайших помощников Пугачева, рабочий Юговского завода Иван Наумыч Белобородов. За «непокорство» сданный управителем в солдаты, стал он капралом царевой службы, и воинская наука пригодилась ему в боях против бар и приспешников их. Под его командой вооруженные отряды рабочих уральских заводов вместе с башкирскими бедняками опрокидывали регулярные войска Екатерины II, гнали их, захватывали такие заводы, как Ревдинский, в самом центре горного края. Писатель, верный прочно сложившемуся пониманию народа, как силы истории, изображает большое количество самых различных лиц, передавая массовый характер движения. Но как и в других повестях, такое стремление представить народ в виде суммы отдельных людей оборачивается беглостью характеристик, незавершенностью отдельных линий человеческих судеб. Материал подавляет читателя, растворяет общее понимание картины в массе отдельных эпизодов, внутренняя связь которых не всегда пояснена.
На повестях К. Боголюбова, хотя они и не рассказывают о столь давних временах, к которым относятся чердынские реликвии, все же густо лежат отсветы старорусской культуры. Проявляется это в уважительном и внимательном отношении к насыщенной коллективным умом речи народа, в чувстве слова, его весомости и значительности. Видны эти отсветы и в той стихии песенной лирики, которая разливается по страницам исторических повестей К. Боголюбова. Поют его герои в беде и в радости, и душа народная раскрывается в бесхитростных, но поэтических словах проголосных песен. Густо насыщаются повести устными преданиями, хранящимися в памяти народной,— о мстителях, о барах и приспешниках их, о рабочей заединщине.
Может быть, в построении этих повестей сказалась длительная работа литературоведа, который нередко побеждает в нем писателя. Ученый стремится построить обобщение на фактах, подкрепив примерами. Вот и старина в повестях Боголюбова предстает перед нами то в масштабных картинах, нарисованных рукой историка, то сменяется умело вылепленными живыми сценками, — но писатель-ученый уже снова стремится от сцен к широким выводам, к общим построениям. О плюсах и минусах такой композиции иной раз можно и поспорить, но одно несомненно: повести Боголюбова привлекают читателя богатым и точным историческим колоритом, живыми, зримыми картинами борьбы народа за лучшую долю.
К. В. Боголюбов и сегодня в литературном строю. В последние годы он работает над автобиографическими произведениями. Написал повесть о детстве «На заре то было, на утренней». Опубликовал в журнале «Урал» повествование о своей юности, прошагавшей по дорогам гражданской войны. Завершены воспоминания о П. Бажове, А. Бондине, И. Панове и других писателях, рядом с которыми пролегал творческий путь Боголюбова,— долгий и честный путь художника и критика, всегда ощущающего пульс времени, преемственность поколений.
Дергачев И. Дорогами истории // Книги и судьбы: Страницы литературной жизни Урала / И. А. Дергачев. -Свердловск : Средне-Уральское книжное изд-во, 1973. – С. 164-173.
